Самодержавный попаданец. Петр Освободитель - Страница 86

— Ты одурел, Лешка! — Григорий даже привстал с лавки от возмущения. — Бросить острог с прииском мы не можем. Это ж сколько трудов прахом пойдет, в пепел обратится!

— Ты опять торопишься, Гриша. Дослушай меня вначале. Недельки через две тронемся — на людишек навьючим по два пуда золота, на коней прочий груз — котлы, одеяла, припасы на дорогу. Пойдем через перевал до Михайловского зимовья. Десять дней пути. Грузимся на струги и по реке до Александровского острога сплавимся. А там нас коч давно ожидает.

Алехан говорил с улыбкой, отправляя в широкий рот время от времени мелкие кусочки, что с хрустом пропадали. Сыто рыгнув, он неожиданно помягчел лицом и спросил:

— А сколько у тебя сейчас здесь золотишка, брат?

— Восемьдесят пудов в котле, это точно. Взвешивали. Еще с десяток пудов крупными самородками в башне да на прииске за последние дни пуда три песка намыли. А что?

— Ты обещал сотню пудов добыть, так в чем же дело стало. Еще две недели есть, пока у нас с тобой дырки подживут. Намоют мужики за две недели семь пудов еще?

— Пятнадцать, а то и двадцать намоют — жила идет богатая! — Григорий заулыбался, он понял, куда клонил брат.

— А в остроге я главным старшего Рославлева оставлю, справится. Да и расти ему надо — пускай воеводой послужит.

— Вот видишь, как славно получается. Две недели на поправку и добычу остатка, десять дней туда, десять обратно, да в зимовье дневку дать для отдыха. Итого пять недель получается. Мужики успеют вернуться и колошам встречу подготовить. А мы уж как-нибудь до острога сплавимся, всемером отбиться можно. Ты да я и пять моих людишек, все с винтовками.

— Пока нас не будет, я в остроге казаков полдюжины крепким караулом оставлю, с воеводой. Справится, не вьюноша. Да и владыко пригляд строгий держать будет.

— Давай, Гриша, доделывай начатое, и в путь. Время не ждет. А про то «золотое озеро», брат, надо государю немедленно отписать, покойный мичман полезную вещь присоветовал. Мыслю, Петр Федорович нам сразу помощь окажет, знающих людей и снаряжение, чтоб под водой работать, даст. Есть оно у него — тот его сам видел. А нам, брат, предстоит начертанное императором выполнять.

— На Ситке город Ново-Архангельск основывать?! Ты же видел колошей! Мы им голову в пасть сунем, их там земли кругом.

— Зато тлинкитам не до приисков станет, а воевать нам есть чем! — Алехан показал на лежащие на лавке винтовки. — Здесь мы можем до тысячи пудов намывать каждый год, а это же бешеные деньги. За эти пять миллионов, ну пусть три, с вычетом нашей доли, царь нам людишек с кораблями отправлять будет! Да, нас пока двести человек русских всего, но пять тысяч алеутов уже присягнуло. И других туземцев к присяге приводить нужно.

— Ты прав, Леша. С бригами и винтовками мы Ситку очистим и колошей усмирим. А если государь каждый год хотя бы по сотне человек присылать будет, то за десять лет мы весь край под его руку подведем! А золота здесь много, и, мыслю я, оно процветанию России хорошо послужит!

ПОСТСКРИПТУМ

Петергоф

26 декабря 1770 года

Зажженные бочки со смолой и многочисленные факелы освещали длинный корпус Большого Дворца. Каскада фонтанов со знаменитым Самсоном уже не было видно — стройку по всему склону замело снежком, но с весной, как только пойдет первая травка, закопошатся сотни рабочих.

— Наконец-то! Приехал домой! Домой…

Петр спрыгнул с седла — конь тяжело водил боками, замаялся, сердечный, галопом без жалости гнал. До Гатчины в возке ехал, а там, как узнал, что Като с детьми в Петергофе, вчера после Рождества из столицы отъехала, взял у конногвардейцев лучшего рысака и погнал во всю прыть, нахлестывая плетью. Конвойные казаки отстали по пути, хотя на свежих коней пересели, лишь Денисов за спиной вываживал своего скакуна — тоже загнал, но шел всю дорогу рядом.

— Ваше величество! — радостно взревел дежурный офицер караула — взвод петергофцев, бряцая винтовками, поспешно строился у главного входа почетным караулом. Как чертики из табакерки, откуда-то вынырнули два конюха, взяли коней под узду и принялись бережно вываживать, что-то тихо нашептывая во вздрагивающие уши.

— Здорово, братцы!

Немного враскоряку, натер все же ноги, Петр направился к караулу. Те рявкнули в ответ так, что во дворце забренчали покрытые зимними узорами стекла, а пламя факелов брызнуло.

— Всем после караула водки по две чарки! Праздновать нынче будем весело, молодцы!

— Ура! Ура! Ура!!!

Не успели отгреметь солдатские луженые глотки, как послышался дробный топот — дюжина конвойных казаков все же догнала царственного беглеца, которому стало жалко их запаленных коней, исходивших паром.

Петр быстро пошел, почти побежал к огромным дверям, как тут они раскрылись, и на мороз в одном легком вечернем платье выскочила Като. Родимое лицо, светящиеся радостью большие глаза, рассыпавшиеся по плечам несобранные черные волосы.

— Петер!

— Роднуля! — Петр сжал ее в крепких объятиях, поцелуй ожег губы кипятком, и его сразу кинуло в жар. И запах, подзабытый запах волос закружил голову. Только сейчас его руки почувствовали, как дрожит в них самая желанная на свете женщина. — Что же ты на мороз ночью выскочила?! Почему не спала?!

Рывком подхватив жену на руки, он совершенно не ощутил тяжести. Правду говорят, своя ноша не тянет. И тепла дворца не почувствовал, настолько его колотило жаром. И жена вся дрожала, прижавшись к нему и цепко обняв руками за шею, так крепко, будто опасалась, что он вывернется из ее рук и исчезнет, и шептала по-немецки такие горячечные слова, что Петр почувствовал, что сходит с ума от охватившего его желания.