Самодержавный попаданец. Петр Освободитель - Страница 27

И вот донесение Манштейна, что при русской армии обретается, — под Ларгой десять тысяч турок истреблено, татары бежали. Не это удивительно, а то, что русские потеряли меньше сотни солдат. Турецкие укрепления были разрушены артиллерийским огнем, пошедших на прорыв османов встретили убийственным огнем из новых винтовок и полностью выкосили — те даже не добежали до врага…

Наличие этого грозного оружия и остановило год назад короля, когда он стал подумывать о возвращении присвоенной русскими Восточной Пруссии. У «любезного» Петера, как говорят сами русские, семь пятниц на неделе. Постоянно пишет, что не прочь возвратить Пруссии те земли, но делает совершенно противоположное — всех местных пруссаков к присяге себе подвел. Вот такие его слова и дела!

Нет, надо еще ждать! Если ввязаться в войну, когда в Польше очередная панская заматня идет, когда Австрия оружием у границ бряцать начинает, ведь тешинский вопрос с ней до сих пор не урегулирован, то можно крепко обжечь руки. Нет, пока нельзя!

Перевооружить армию нарезными мушкетами с русскими пулями — придумал же их Кулибин, такую вещь, в ствол легко закатывается, а при выстреле сама в нарезы входит от расширяющихся пороховыми газами стенок. На это время потребно — с год, не меньше.

Да и соседи сейчас не спят — сами такими ружьями свои армии перевооружать готовятся. Вот только затраты огромные, враз не осилить. Лет десять, никак не меньше, нужно для того, чтоб все солдаты такие мушкеты получили, а то и больше. Да и не нужна спешка, если воевать не придется, а мерами дипломатическими своих целей добиться.

А потому следует сделать все, чтоб русские подольше увязли в войне с Турцией. А еще лучше, чтоб и в польские дела «сердечный друг» Петер влез! Вот когда северные медведи обессилят, можно и вмешаться, пригрозив. Пусть откупаются Восточной Пруссией с Кенигсбергом, да еще Киль с Голштинией не худо бы вытребовать!

Но нет — свою Голштинию царь не отдаст. Он может с турками замириться ради нее и обрушит свою армию на Берлин, а ведь Западная Пруссия и Бранденбург с Померанией до сих пор от прошлой Семилетней войны не отошли. Да еще цезарцы, шлюхины дети, свои руки на его владениях погреть захотят, это как пить дать!

Король в раздражении отбросил перо — Цорндорф, Гросс-Егерсдорф и Куненсдорф показали тогда, что русские умеют драться, ведь в последнем сражении многотысячная армия пруссаков была не просто разбита, а разбежалась. Русские тогда вошли в Берлин.

— Нет уж! Я буду выжидать, время терпит. А завтра мне есть о чем поговорить с русским послом!

Юконский острог

Золотой прииск удивил Алехана — нет, золота имелось много, вот только добывали его каторжным трудом, другого слова он просто не находил. Он раньше считал, что руки у него натруженные, но не предполагал, как брат ухитрился такие мужицкие мозоли себе сделать.

Зато сейчас все понял — чтобы намыть пуд золота, надо перекидать лопатой огромную кучу песка и щебня с отвалов. И не просто бросать, а на решетчатый лоток, что под углом стоял в ледяной проточной воде.

Золото тяжелое, и падало на шкуру, разложенную на дне, а простой песок сносило водой. Вроде нехитрая работа, но жутко выматывающая, Алехан уже через три часа совершенно не чувствовал поясницы — онемела вся, свинцом налилась с непривычки. И ноги заледенели, хотя работники в воде менялись через каждые четверть часа.

Четыре десятка мужиков — русских и алеутов — работали с хрипом и матами, включая батюшку, что как заведенный повторял после очередного хулительного слова «прости мя, грешного, Господи».

Только индейцы местные не трудились, они к такой работе и непривычные были, да и не почитался у них такой каторжный труд. Зато охрану несли бдительно и на подхвате стояли. Хоть шерсти клок…

— Да уж! — только и пробормотал Алексей. — Раньше я как-то не задумывался, откуда червонцы берутся!

— Что говоришь-то, Алеша? — Григорий бросил бадейку, которой черпал песок, и повернулся к брату.

— Трудненько добывать золотишко!

— Да нет! Место здесь богатейшее, с одной кучи полпуда намываем. А раньше самородки чуть ли не с кулак были, мы их за раз с десяток пудов насобирали. Сегодня уже полтаза намыли — а это почти два пуда без малого.

Григорий тяжело вздохнул — умаялся. Да и с похмелья тяжко работать, хоть и здоровьем Боженька и родители не обидели. Хорошо вчера посидели, вот только выходной делать не стали — лето короткое, а золота намыть много надо, чтоб в начале августа он с братом золото отсюда караваном увез, и побольше, пудов полтораста. Тогда презренного металла с лихвой хватит и царю отправить, и у испанцев закупить продовольствие и всякие нужности.

— Что вздыхаешь, брате? — с ехидцей спросил Алехан. — Ведь сам говорил, что место сие богатое. Или устал, поди?

— Не устал, замаялся маненько. Здесь много золотишка, но есть еще богаче. Намного богаче — бери, не хочу.

— И где ж такое чудо? И почему там не моете? Идти далече?

— Идти близко. Там за горой озерце есть — дно золотом прямо усеяно, по полпуда самородки есть, а то и больше. Собирай только…

— Так что ж не собираете-то?

— Три сажени глубина. Да не это плохо — вода там ледяная даже в жару. Мужик по прошлому году один нырял, из камчатских, пяток достал. С десяток фунтов веса в каждом из них было. Один так вообще с кулак! С мой кулак, не детский, отнюдь!

Григорий покачал своей лапищей, а Алехан задумчиво почесал затылок — размер самородка его впечатлил основательно.

— И что? Сбежал с ними?