Самодержавный попаданец. Петр Освободитель - Страница 2

В последнем Петр Федорович жил безвылазно с юношеских времен, и Петр не стал менять его на другое, более комфортабельное и просторное строение. Большой Ораниенбаумский дворец был отдан флоту под кадетский корпус семь лет назад, в признание доблести моряков, отчаянно сражавшихся здесь с мятежными гвардейцами. Самый раз для будущих флотоводцев…

— Пойдем в кабинет, Христофор Антонович, выпьем водочки да побеседуем тихонько! — Петр приобнял фельдмаршала за плечи, ласково направив того к двери. — А там и солнышко сядет, и мы в Петергоф отправимся. Женушка ждет — в тягости она, надеюсь, что еще одного сына мне подарит!

— А так и будет, государь! — громко обнадежил Миних, покорно направившись к двери, а Петр последовал за ним и ощутил дежавю — ему на секунду показалось, что в зале их встретит гомон голштинцев и клубы табачного дыма, как в тот день, когда он так же пошел вслед за старым фельдмаршалом. Наваждение тут же схлынуло — их встретил пустой зал, только у лестницы замер часовой, рядом с ним вытянулся адъютант да в поклоне склонился верный арап.

— Нарцисс! Нам закусить на один зуб.

Отдав распоряжение, Петр зашел в кабинет и снова потряс головой — то же самое убранство, шкаф с выдвижными ящиками, в котором он нашел бумаги Катюши, те самые, что спасли ей жизнь, а ему позволили обрести любовь и семью. Это надо было отметить, и император шагнул к поставцу, достал солидный графинчик водки и щедро плеснул в хрустальные стаканчики.

— Ну что, фельдмаршал, вздрогнули?!

— Можно и выпить, государь!

Тройной очистки водка, вернее, хорошей выделки самогон из сконструированного им же самим аппарата, настоянный на травах, проскочил соколом, сивушного запаха не ощущалось совсем.

— Шнапс зер гут! — пророкотал Миних, совсем по-русски выдохнув воздух. Ему бы еще обшлагом занюхать. А если в фуфайку приодеть — вылитый колхозный механизатор после уборочной.

— Гарная горилка! — согласился Петр, нахватавшийся от графа Разумовского малороссийских словечек. — Нарцисс! Розу тебе в задницу — нам закусить треба, а ты где ходишь?

— Вот, государь!

Арап поставил на стол сервированный поднос. За эти годы камердинер выучил несколько изменившиеся вкусы своего царственного хозяина и всегда держал все нужное под рукою. Хоть и немного было закуски, но доброй, куда там студенческим трапезам в той, почти забытой жизни.

Тонкие пластинки сыра со «слезой», довольно толстые ломтики ветчины, что просто таяла во рту, запеченные в золе яйца под майонезом, холодные вареные раки на блюде, посыпанные зеленью, к ним ломти ржаного хлеба, малосольные тепличные огурчики да неизменный кувшин сока.

— Между первой и второй перерывчик небольшой! — Миних с улыбкой процитировал любимую поговорку императора, пока тот старательно наливал водку в стопки.

— Здрав будь, боярин! — Петр усмехнулся, слова донеслись из той жизни, и забытым студенческим способом лихо выцедил водку. Отломил кусочек хлеба, понюхал — ржаной запах начисто перебил водочный дух. А зажевав ветчины, почувствовал себя совсем хорошо.

Из раскрытой коробки достал папиросу с длинным мундштуком, чиркнул спичкой. Закурил, пыхнув дымком, расплылся улыбкой.

— Что-то припомнили? — поинтересовался Миних — сам он был некурящим и табаком не баловался, но к дурной привычке императора относился снисходительно, как к забаве.

— Да так, есть немного, — пожал плечами Петр, и фельдмаршал переспрашивать не стал, уделив свое внимание хлебу с ветчиной.

Улыбку императора вызвала картонная коробка папирос его собственного измышления и производства. У жены оказалась предприимчивая жилка, а иначе переворот бы не устроила семь лет назад, и железная хватка, недаром чистокровная немка Екатерина Алексеевна, или Софья Ангальт-Цербстская, которую домашние звали принцессой Фике. Папиросы носили гордое именование «гвардейские», картонная нашлепка рисовалась такими же яркими цветами, как те, прежние.

Этот бизнес супруги процветал, другого слова и не найдешь. Табак закупали в Англии, изготовление папирос велось в столице. И хотя Петра последний год грызла совесть, что вслед за дедом Россию на это зелье подсадил и приохотил, но слишком поздно он это понял — его папиросами в Петербурге дымили все, начиная от знати и гвардейцев и кончая мастеровыми с их узаконенными «перекурами». Зато доходы стали такими, что хватало с избытком на строительство Петергофа и обустройство Зимнего дворца.

Но денег в казне не прибавлялось, несмотря на все старания. Военная реформа, перевооружение армии и флота не только съедали изрядную толику государственного бюджета, но и наносили ощутимые бреши в его личной кубышке. Экономить приходилось на многом, и зачастую такое шло отнюдь не во вред. Особенно в армии…

На нем и Минихе сейчас была надета новая военная форма, не свойственная этому времени. Где пенистая белизна кружев за сотни рублей, где галстуки с золотыми заколками, украшенные крупными бриллиантами? А золотое шитье с позументами? А шляпы с плюмажами из страусовых перьев, что по стоимости полевой пушке соответствуют?! А точеные ботинки с золотыми пряжками и чулками лучшего шелка?!

Их сменили строгие и непривычные мундиры темно-зеленого сукна с добрыми, но неказистыми на вид сапогами. Золотое шитье лишь на обшлагах и воротнике, и то у генералов. Офицерам полагалось серебряное шитье. Ну и галунные эполеты, конечно. Вместо дорогих шляп дешевые кожаные каски с железными вставками. Практично, в бою голову защитят от сабли или осколка, и красивые — мишура женой подобрана со вкусом.